Нахимов постоянно бывал на бастионах, именно в самых опасных, самых слабых пунктах, распоряжаясь всегда умно, всегда с глубоким знанием дела, отдавая приказы, контролируя лично их исполнение. И в местное свое начальство и в петербургское он совсем не верил. Переписки он терпеть не мог, а запросов министерства просто боялся. Но как раз, тот факт, что Нахимову удалось отбросить все бюрократические проволочки и быстро, непосредственным своим вмешательством налаживать все дела и позволяло добиваться блистательных результатов. Павел Степанович был настоящей душой города. Для матросов и солдат было большим нравственным подспорьем и радостью каждое появление адмирала на бастионах.

"Нахимов на военных советах настойчиво высказывался о необходимости вести оборону, пока не перебьют моряков", в то время как "Горчаков, старик, выживший из ума, чуждый флота, только чиновник, задался целью на свой страх бросить Севастополь. Отсюда трагизм осажденных", пишет в своих проникнутых горечью черновых заметках князь Ухтомский. Истомин был вне себя от гнева испытывая постоянные отказы и задержки, когда требовал средств на оборону.

2 марта 1855 года Нахимов, бывший до сих пор помощником начальника гарнизона, был назначен командиром Севастопольского порта и военным губернатором Севастополя, а через 5 дней его и город постиг тяжелый удар: 7 марта, когда контр- адмирала Владимир Иванович Истомин шел от Камчатского люнета к себе на Малахов курган, у него ядром оторвало голову. Смерть Истомина была тяжким ударом для обороны, и Нахимов снова вторя своей тайной мысли, которая, впрочем, для окружавших его уже перестала быть тайной, говорил о могиле, которую "берег для себя", но теперь уступает Истомину. Четверка, которая в первое же бомбардирование 5 октября 1854 года превратилась в тройку, теперь уменьшилась еще на одну единицу. И так же как никто со стороны не заменил Корнилова, не оказалось равноценной замены и Истомину. Нахимову и Тотлебену только пришлось взять на себя еще одну добавочную нагрузку. Хрулев, Хрущов, Васильчиков, а главное, самое важное - матросы, солдаты, землекопы - вот на кого, как и прежде возлагали свои надежды Нахимов и Тотлебен. Надежды на что? Нахимов надеялся главным образом на максимальное продление обороны и на свою смерть на развалинах Севастополя, хоть и подбадривал своих моряков и искусно скрывал от них свои мрачные мысли. На "таланты" нового командующего князя Горчакова, ни он ни Тотлебен никаких упований не возлагали.

27 марта 1855 года Нахимов был произведен в полные адмиралы.

Еще в середине февраля Нахимов, считаясь с тем, что зимние непогоды сильно испортили заграждение из потопленных в сентябре кораблей, затопил новую партию судов. проход неприятеля на рейд стал снова невозможным. Энергия севастопольского гарнизона, выстроившего в самых невероятных условиях, буквально под дождем ядер и штуцерных пуль Селенгинский и Волынский редуты и Камчатский люнет, посеяла в союзниках чувство растерянности. Но тут на помощь неприятелю уже начавшему иногда думать об отступлении явился дипломатический шпионаж. " В мае 1855 года в Париже, отчаивались взять Севастополь, уже готовились остановиться на крайнем решении снять осаду, когда правительство Наполеона 3 неожиданно, посредство таинственных откровений, узнало, что Россия уже истощила свои средства, что ее армии изнемогают...." - свидетельствует французский источник. Тотлебен и Нахимов совсем ничего не знали об этой смене настроений в Тюильрийском дворце, но зато очень твердо усвоили мысль, что французы должны покончить с этими тремя русскими контрапрошами и поэтому готовились к новым тяжким боям.

Нахимов отлично понимал громадное значение Камчатского люнета и именно потому мог не сомневаться, что французское командование изо всех сил будет стараться с ним покончить. Он ставил лучших офицеров командовать этим важнейшим пунктом обороны. И офицеры и солдаты там погибали быстро один за другим. Но на их место вставали новые и новые добровольцы.

Огромное перенапряжение всех сил все - таки свалило адмирала с ног, и нескольких дней, пока Нахимов был тяжело болен, нашему верховному командованию удалось наделать столько ошибок (а может, вовсе и не ошибок), что судьба люнета была предрешена. Воспользовавшись отсутствием адмирала, генерала Хрулева тотчас же сняли с должности начальника войск Южной стороны, а на его места поставили поляка Жабокритского, который тотчас же (несмотря на то, что отлично знал о предстоящем штурме - об это сообщил французский перебежчик) отвел почти все наличные силы с позиций. 26 мая по русской линии пронесся грозный слух, что французы готовят штурм обоих редутов и Камчатского люнета. Измученной горсточке людей, защищавших Селенгинский и Волынский редуты, и Камчатский люнет, в которой было всего человек 600 предстояло выдержать штурм 40 000 (!!!!) человек.

Бросились за распоряжениями к Жабокритскому, к человеку, отдавшему наши укрепления на верную гибель. Но тот внезапно объявил, что ему нездоровится и бросив все на произвол судьбы уехал на другой конец города. Тогда ринулись к только - только оправившемуся Нахимову. Тот сразу явился на камчатский люнет. Не успел он соскочить с лошади, как начался штурм люнета. Матросы встретили штыками и ружейным огнем ворвавшихся в люнет французов. "Матросы, одушевленные присутствием любимого начальника, с отчаянием защищали свои орудия". Но вот новая французская часть обошла Камчатский люнет с тыла. Уцелевшая кучка матросов и солдат окружила Нахимова, пробила себе дорогу отступления штыками и остановилась за куртиной, шедшей от Малахова кургана до второго бастиона. Французы решили выбить их оттуда. Хрулев, возвращенный Нахимовым на прежнюю должность с быстро собранными резервами спас Малахов курган к которому уже прорвались французские части и отбил у французов отчаянной штыковой атакой Камчатский люнет. Но новой контратакой французы снова овладели им. Еще одна попытка отбить люнет двумя батальонами эриванского полка провалилась потому что командир одного из батальонов решил устроить перед атакой ... крестное целование. Второй батальон, не зная об этом вступил в бой один и был отброшен. Первый батальон, опоздавший к атаке тоже был почти полностью перебит! Господи, ты Боже мой! Не слишком ли много "ошибок" в пользу союзников? Нахимов уже вернулся на Малахов курган и сейчас открыл сильный артиллерийский огонь по занятому французами вторично Камчатскому люнету.

С Камчатским люнетом пали 26 мая и два редута - Волынский и Селенгинский. На другой день Нахимов собрал у себя военный совет и поставил вопрос: отбирать у французов редуты или оставить их в руках неприятеля? Решено было оставить их в руках неприятеля и готовиться к общему штурму. В течении 5 (17) июня шла усиленная бомбардировка города и с суши и с моря, а ночью часть парового флота союзников начала усиленно обстреливать Южную сторону. Бомбардирование не прекращалось ни на один час. Пелисье назначил штурм на 6 (18) июня - 40 - летнюю годовищину Ватерлоо. Тем самым французы хотели как бы подсластить пилюлю полувековой давности. Но история согласилась на исправление только ради англичан. На сей раз и они оказались побежденными. И вдруг, совсем неожиданно не только для наших, но и для союзников в 3 часа ночи начался штурм. Дело в том, что генерал Мейран по ошибке принял одну ракету за условленный сигнал и бросился со своей дивизией вперед. Русские встретили штурмующие колонны убийственным очень метким огнем. Русские пароходы вошли в устье Килен - бухты и открыли усиленный огонь по французам. Заговорили и батареи Северной стороны. Французы были отброшены с громадными потерями и одновременно Пелисье получил точные сведения, что с моря 6 русских судов громят Киленбалку и расположенные там французские резервные полки. Несмотря на эту тяжкую неудачу в самом начале дела Пелисье продолжал повторные штурмы. По крайней мере 5 штурмов (из них два на Малахов курган были произведены союзниками уже в первые часы этого кровавого дня, и все пять были блистательно отбиты русскими. Шестой штурм, снова направленный на Малахов курган, казалось, сулил французам успех, штурмующая колонна уже ворвалась в одну батарею, переколола часть находившегося там батальона Полтавского полка, вытеснила остаток батальона и бросилась дальше. Но тут подоспел генерал Хрулев. После отчаянного рукопашного боя французы были отчасти перебиты, отчасти отброшены. Из 138 солдат русской роты, которая первая не ожидая еще подмоги бросилась на неприятеля были перебиты 105 человек во главе с командиром. К вечеру неприятель отбитый на всех пунктах ушел окончательно в свои траншеи. Русские защитники Севастополя одержали самую полную победу, которая громом поразила всю Европу. Французы потеряли в этот день около 5 000 человек убитыми и ранеными, англичане - больше 2 000. Наши потери составили около 4720 человек. Севастопольский гарнизон сильно приободрился после этой в самом деле блестящей победы. Однако июнь принес Севастополю не только радость победы, но и два несчастья... Первое произошло через 2 дня после отбитого штурма. Уже 6 (18) июня в день штурма Тотлебен был контужен. но он бодрился и оставался в строю. Спустя два дня, он был тяжело ранен, надолго выбыл из строя, и жизнь его была временами в опасности. Нахимов остался отныне один. Во время штурма 6 (18) июня он был на Малаховом кургане. Французы порвались уже не курган, часть командиров погибла, солдата сбились в кучу. Тогда Нахимов и два его адъютанта скомандовали в штыки - и выбили французов.

Нахимов знал, что Севастополь падет и собирался погибнуть вместе с городом. О роли Нахимова в обороне города и о его авторитете среди нижних чинов свидетельствует эпизод, относящийся к этому кровавому дню июньской русской победы. " Так во время штурма 6 июня один из рядовых пехотного ... полка лежал на земле близ Малахова кургана. "Ваше благородие! А ваше благородие" - кричал он офицеру, скакавшему в город. Офицер не остановился. "Постойте, ваше благородие! - кричал тот же раненый в предсмертных муках, - я не помощи хочу просить, а важное дело есть!" Офицер возвратился к раненому, к которому в то же время подошел моряк. "Скажите, ваше благородие, адмирал Нахимов не убит? " - " Нет " . - " Ну слава Богу! Я могу теперь умереть спокойно"." Это были последние слова умирающего.

Встал вопрос о награде адмиралу. Известно было, как бедно живет Нахимов раздающий все свои деньги матросам и их семьям, а особенно раненым в госпиталях. Во всяком случае решено было наградить его деньгами. Александр 2 дал ему так называемую аренду, то есть очень значительную ежегодную денежную выплату, независящую от регулярного адмиральского жалованья. 25 июня царский указ был вручен Нахимову. "Да на что мне аренда? Лучше бы они мне бомб прислали!" с досадой отозвался адмирал о царской награде.

28 июня адмирал поехал с двумя адъютантами осмотреть 3 и 4 бастионы. Бомбы, ядра, пули летели градом вслед адмиралу, который был "чрезвычайно весел" против обыкновения и все говорил адьютанту: " Как приятно ехать такими молодцами, как мы с вами! Так нужно, друг мой, ведь на все воля бога! Что бы мы тут не делали, за что бы не прятались, чем бы ни укрывались - мы этим показали бы только слабость характера. Чистый душой и благородный человек всегда будет ожидать смерти спокойно и весело, а трус боится смерти, как трус," - сказав это Нахимов вдруг замолчал и надолго задумался. Стоило адмиралу появиться на Малаховом кургане, как его тотчас же окружили матросы.

Здорово, молодцы! Смотрите же друзья, докажите французу, что вы такие же молодцы, какими я вас знаю, а за новые работы, и за то, что деретесь хорошо, спасибо!" Поговорив с матросам Нахимов отдал приказание начальнику батареи и пошел в направлении банкета. Офицеры принялись уговаривать адмирала заглянуть в блиндаж или хотя бы нагнуться или зайти за мешки. Но адмирал не отвечая все смотрел в подзорную трубу в сторону французов. Просвистела пуля, уже явно прицельная и ударилась около самого локтя адмирала. "Они сегодня довольно метко стреляют, " - сказал Нахимов и в этот момент грянул новый выстрел. Адмирал без единого стона упал на землю как подкошенный. Пуля ударила в лицо, пробила череп и вышла у затылка. Он уже не приходил в сознание. Прошли день, ночь, снова наступил день. Наступила последняя ночь, потом утро 30 июня 1855 года. Толпа молчаливо стояла около дома. Издали грохотала бомбардировка. В 11 часов 07 минут сердце героя Наварина, Синопа, Севастополя перестало биться. матросы толпились вокруг гроба целые сутки, целовали руки мертвеца, сменяя друг друга, уходя снова на бастионы и возвращались к гробу, как только их опять отпускали. По загорелым щекам моряков текли слезы. Поистине всенародная скорбь покрыла Севастополь. Один из очевидцев писал, что де в те времена Россия не знала, что такое демонстрация, даже слово это было нам неведомо, но вот похороны великого русского флотоводца можно было считать одной из первых всенародных демонстраций. Тысячи и тысячи солдат, матросов, офицеров, матросок, жителей Корабельной слободки, рыбаков - греков с женами и ребятишками следовали за гробом.

"Ни одни похороны не справлялись в Севастополе так, как похороны Нахимова. Об нем говорили, страдали и плакали не только мы, на холмах, орошенных его кровью, но и везде, во всех удаленных уголках бесконечной России. Вот где его Синопская победа!"

Мучившейся сам от тяжелой раны Тотлебен уже 29 июня узнал о смертельной ране Нахимова и о том, что надежды на выздоровление нет. "Вчера вечером Нахимов опасно ранен...-" пишет он жене. " Нахимова я любил как своего отца. Этот человек сделал невероятно много, его все любили, все высоко ценили. Он безгранично любил Россию и всегда был готов всем пожертвовать для чести своего отечества. И при этом какое нежно чувствующее сердце! Как заботился он обо всех! Всем помогал!... Сердце Севастополя перестало биться."

Хозяина Севастополя не стало. Если первым явственным ударом погребального колокола по Севастополю была потеря Камчатского люнета, то вторым было тяжелое ранение Тотлебена, а третьим бесспорно была гибель Нахимова. Смерть адмирала явилась в полном смысле слова началом конца Севастополя.